Ожерелье Дриады - Страница 24

– Я Зигя Пуф! – капая слюной, представился громила.

На Нату он смотрел с недоверием, как ребенок, увидевший незнакомого человека.

– Кто-кто?

– Зигя Пуф! – повторил громила и, осмелев, добавил: – У тебя се-нить шладкое есть?

Вихрова тупо уставилась на карлика.

– Он говорит, что Зигги Пуфс – он! И вы собираетесь это так оставить? – сказала Ната, по привычке раздувая ссору всюду, где была хотя бы малейшая искра.

– Ну и что?! Он Зигя! Я – Зигги Пуфс! У меня два тела! – огрызнулся карлик.

Он уже не шипел от боли. Вздувшиеся на коже волдыри исчезли. Полумладенец резво вскочил и, подбежав к Нате, коснулся ее тонким пальцем. Ната ощутила холод и мгновенную тошноту. В секунду мерзкое тартарианское существо исследовало ее до глубин души и пробормотало:

– Входишь как в родной дом! Чудесная гибкая совесть, эгоизм! Много самолюбия и саможаления! Любая светлая мысль тут соскользнет, как с гуся вода! Свету здесь и делать нечего!

Все это прозвучало быстро и мимолетно. Ната ничего не разобрала.

– Вы что-то сказали? – переспросила она растерянно.

– Молчи, мерзавочка! Не трать слов и не пытайся рассказывать, кто ты! Я уже знаю про тебя достаточно!.. Теперь говорить буду я, а ты слушать! – сказал карлик.

Он подбежал к великану и с удивительной ловкостью и быстротой вскарабкался ему на плечи, угнездившись там удобно, как индийский лучник в корзине на слоновой спине.

Зигги Пуфс был, возможно, самым необычным из стражей мрака. Необычность его заключалась в том, что он имел два тела. Одно тело занималось канцелярской работой. Это его стараниями дом на Большой Дмитровке, 13, обрел собственный разум и превратился в живое существо, подобное суккубу или комиссионеру.

Другое же тело, тело великана, имело только начальный разум. Его Зигги Пуфс использовал в сражениях. Не ощущавшее боли, яростное, мощное, оно орудовало тяжелой булавой. Громадное свое тело Зигги Пуфс называл «Зигя». Целыми днями оно таскалось за ним, ныло и клянчило «се-нить шладкое». Когда же было необходимо, карлик вытеснял слабое его сознание и сам принимал управление.

В настоящий момент вселяться в нечуткого и глупого громилу Зигги Пуфсу не хотелось. Он ограничился тем, что стукнул его кулаком по макушке и показал пальцем на дверь, ведущую в канцелярию. Зигя вздохнул, перестал грызть ногти и грузно затопал, куда было велено.

«Громильное тело» добралось до двери, которую Ромасюсик давно открыл, и вышло в канцелярию. Карлик нетерпеливо подпрыгивал на плечах, колотя ладонью по лысой и звонкой, как спелый херсонский арбуз, макушке.

По очереди суккубов и комиссионеров прокатилась волна. Комиссионеры засуетились. Суккубы робко мяли в ручках пакетики. Те, у кого была недостача хотя бы в один эйдос, бледнели и трепетали, мысленно пакуя чемоданы, чтобы низвергнуться в Тартар.

Ощущалось, что Пуфса эта публика боится до дрожи. Нате показалось, что даже Арея они опасались меньше. Тот был опасен только в гневе. Держись подальше, не попадай под горячую руку и уцелеешь. Пуфс же убивал равнодушно – не мечом, а единым росчерком пера отправлял в Тартар сотни и тысячи.

Одновременно с тем, как Пуфс появился в канцелярии, на лестнице, ведущей со второго этажа, послышались легкие шаги. Лицо Ромасюсика выразило напряженный испуг. Прасковья, стремительная, чуть запыхавшаяся, нетерпеливым взглядом окинула Мошкина, Нату и Чимоданова. Видимо, она втайне ожидала увидеть кого-то еще, потому что взгляд ее сразу опустел и померк.

– Где Мефодий? Не пришел?– сам себя спросил Ромасюсик и сам себе ответил: – Нету!

Хлоп! Правая ладонь Ромасюсика взметнулась и хлестнула его по щеке.

– Ай! За что?

– Не мог нормально сказать: «нет!» А то «н-нету»?!– передразнила Прасковья.

Тонкая, бледная, раздраженная, она была в платье настолько алом, что на него больно было смотреть. На виске пульсировала нетерпеливая жилка, похожая на пробившийся из-под наста подснежник.

Зигги Пуфс, восседавший на плечах у громилы, даже в лице не переменился. Он, как видно, привык к тому, что Ромасюсик сам на себя орет и сам себя колотит.

– Разве это не одно и то же? – пропыхтел шоколадный юноша, втягивая голову в плечи.

– Молчи, дешевый дурак!

– Почему дешевый-то? – заупрямился Ромасюсик.

Как видно, он был знаком с прайсом на дураков и знал на них расценки. Губы у Ромасюсика тряслись. Он был как открытая тетрадь. По-женски умная Ната подзеркалила его и узнала тайную мечту шоколадного юноши.

Тот надеялся, что ему дадут другое, настоящее тело и женят на Прасковье. А там, возможно, Лигула когда-нибудь убьют, Прасковья будет только орать и хохотать, и тогда, наверное, он, Ромасюсик, станет единственным, кто сможет возглавить мра… О нет! Ната спешно принялась кусать губы, тая смех.

Ей вспомнился давний, еще зимний разговор Дафны и Мефа о Ромасюсике.

– Его нельзя делать начальником – даже самым маленьким. Сделай его начальником хоть над общественным туалетом – он и тут всем жизнь отравит. Даже если из подчиненных у него будут только бабка с ершиком и собачка Шарик, – заявил тогда Меф.

Даф напряглась. Ничего она не боялась так сильно, как категоричных суждений, особенно осуждающих кого-то.

– А тебя можно делать начальником? – спросила она осторожно.

– Не-а, – подумав, ответил Меф.

– Даже над туалетом?

– Ну разве что над туалетом, – пожав плечами, сказал Буслаев.

Даф успокоилась. Это был уже добрый знак, что раны, прежде проеденные честолюбием до мяса, начали затягиваться.

…Зигги Пуфс сделал быстрое движение и, кувыркнувшись, ловко и упруго скатился с плеч великана.