Ожерелье Дриады - Страница 71

Представляет ли Аида себе вообще муромские леса?

Аида Плаховна вытянула губки ниточкой и заверила, что «малехонько представлят». Конечно, до Арея ей «кудыть», да все ж таки она бывала здесь примерно «восемь бульонов двести две тыщы» раз, да и то, если считать за последнюю тысячу лет. И, разумеется, по делам. А так чтоб просто гулять, нет, не гуляла, не было такого. Ей прохолаживаться некогда, она – бабулька трудовая, на пенсиях не сидит, деньгу лопатой не гребет, дитенков своих к себе на работу «не трудоустраиват».

И Плаховна таинственно умолкла, очень довольная, что Арей ее намек понял, а Варвара нет. Мечник глухо молчал, глядя на дорогу. Добряк тоскливо поскуливал в багажнике. Валявшаяся на панели свежая роза за считаные минуты не высохла даже, а мумифицировалась. Когда Варвара вопросительно толкнула ее, не понимая, что стряслось с цветком, роза рассыпалась мелкой пылью.

Через полчаса Варвара обнаружила, что стрелка горючего прилипла к нулю. Надо было заезжать на заправку. Пока она бегала отплачивать бензин и вставляла пистолет в бак, Плаховна искоса, точно воробей, взглянула на Арея. Тот барабанил пальцами по колену.

– Не рад мне! Ой, не рад! А ить какие друзья были! Не разлей медовуха! – сказала Мамзелькина сладко.

– Друзья? С тобой подружишь. У тебя все больше служба службой… – не то ответил, не то огрызнулся Арей.

Плаховна затрясла копилочкой. Сухие кости запрыгали в суставах. Коса, которую она небрежно придерживала жилистой ручкой, шевельнулась как живая и, лишь опомнившись, вновь одеревенела.

– А ведь испортишь девчонку! Эйдос-то у нее на перепутье: не наш, не ихний, а ты его с перепутья да в самую яму толкаешь! – сказала она.

Арей повернулся к ней, сгреб за ворот и рванул к себе. Гнилая ткань затрещала.

– Не влезай, Аида! Прочь пошла, трупная старушонка! – рявкнул он.

На висках у него вздулись толстые, как канаты, жилы. Лицо стало не красным даже, а раскаленным, точно медным. В салоне машины сделалось жарко, как в турецкой бане. Закапал, плавясь, пластик с зеркальца.

Мамзелькина взяла Арея за запястья и легко, даже небрежно, стряхнула его руки. Сила в ее иссохших пальчиках была даже не медвежья. Арей снова схватил. Он давил всей своей мощью, разбухая мышцами и потея, Плаховна же лишь похихикивала, словно барышня, которую щекочут.

– Фух! – сказала она с ехидцей. – Ты бы еще мечоныш свой достал, Ареюшко! Да только проку-то что? Рубишь-то ты, а убиваю-то я! Так что возьми «трупную старушонку» назад, покуда я не осерчала!

Руки Арея дрогнули и разжались.

– Не лезь, Аида! – повторил он придушенно. – Зачем тебе моя дочь? Чего суешься?

– Берешь «трупную старушонку» назад? Или мне обижаться? – упрямо повторила Мамзелькина, не отрывая от него цепких глазок.

– А Лигул, интересно, знает, что ты Тартар ямой называешь? – спросил Арей, предпринимая встречную атаку.

Лигула Плаховна не устрашилась.

– Ой, боюсь-боюсь-боюсь! – сказала она небрежно. – Чем мне Тартар называть, потолком, что ли? Коли Лигулу неймется – пусть сам мою косу потаскает хоть денек. Жирок, глядишь, растрясет. А вообще: это сильно! Арей и пугает Лигулом! Рассказать кому – так, почитай, все старые рубаки потешаться будут.

Арей смутился. Он и сам сообразил уже, что брякнул лишнее.

– Хорошо. Беру «старушонку» назад… – пропыхтел он.

– Взял – вот и сиди с ней! – смилостивившись, Аида похлопала его по плечу. – Я ж к тебе, чудак, по старой дружбе. Не трогай девчонку! К чему ты ни прикоснешься – все испортишь, изгадишь, убьешь. Сколько я за тобой трупья перетаскала, только и успеваешь прибраться. А раз так, чего трогать-то? И эта туда же пойдет. Чего ты к ней тянешься?

– Как утопающий к спасательному кругу, – тихо сказал Арей. Видно, он много раз уже произносил эту фразу про себя, и вот теперь она вырвалась.

Зло, безнадежное, серое, больное, проступило на миг в его налитых кровью бычьих глазах.

– А если, положим, слон тонет, а кружок-то с копейку? Потянет он его или нет? Не оба ли на дно уйдут? – едко поинтересовалась Мамзелькина.

Арей засопел. Язычок старушки оказывался порой острей ее косы.

Качая головой, Аида Плаховна ноготочком поскребла пятнышко на спинке переднего сиденья.

– Ай, неаккуратно как! Вы б чяхольчики купили – моя коса вот и то в чяхле! – посоветовала она, вновь начиная притворяться мирной рязанской бабулькой.

Арей грузно повернулся, качнув машину.

– Карты на стол? – внезапно предложил он.

Аида перестала скрести ногтем грязь и разнылась, что в карты она в жись не играла. Ей в азартные игры не везет.

– В кости же играешь, – напомнил Арей.

– В кости? Посмотреть в какие, так поигрываю, быват… – вздохнула Мамзелькина. – Опять же: я карты на стол, а ты мне соврешь? Что тогда?

– Видела когда-нибудь, как комиссионер и суккуб в подворотне ворованными эйдосами меняются? Каждый свой пакетик за спину прячет и первым из ручек выпустить боится. Вот так и мы с тобой! – заметил Арей.

Плаховна пригорюнилась.

– Оно хужее нету, кагды своим-то меньше, чем чужим веришь! – согласилась она. – Ты уж первым-то начни, Ареюшко, а я продолжу! Уто, быват, я в ахтобус гружуся, так мущины меня завсегда первую пропускают!

Мечник решительно тряхнул головой.

– Ладно, – сказал он твердо. – Знаешь, чем дриада отличается от гамадриады?

– Да где мне, темной? – запела Мамзелькина. – Гамадриада завсегда погибат вместе с деревом! Как дерево срубишь, дык и она, родимая, рядышком лягит! Дрожит вся, дерево цалуит, а с места не сдвинется, покуда ее не подберешь.