Ожерелье Дриады - Страница 60

К оглавлению

60

– Отсюда до города далеко? – спросила Ирка.

Багров посмотрел на Антигона. Кикимор, у которого чувство пространства было развито острее, ткнул пальцем в сосновые вершины.

– Туда Арзамас – пять тысяч полетов топора. Там Саров – десять тысяч. Там Муром – тысячи четыре. Ближе всего до Теши – тысяча полетов топора. Телепортировать никуда нельзя: запрет Фулоны!

– А в километрах? – неосторожно спросил Багров.

Антигон передернулся.

– Мы в ентой иностранщине не считаем. Не положено!

– Пусть остается в топорах, – разрешила Ирка. – Ладно, идем в Тешу! Купим еду и одежду. Мне так хочется есть, что я начну сейчас грызть древесину! Вы волчицу-то кормили иногда?

Багров с Антигоном переглянулись. Им одновременно подумалось, что не стоит говорить Ирке, что последним, кого сожрала волчица, был пожилой еж, как раз собиравшийся (но не успевший) умереть своей смертью.

Глава 11
Все океаны впадают в моря, а моря в реки

Поскреби циничного пресыщенного москвича и найдешь здорового провинциала.

Улита

Дафна страдала. Ледяная змея, порождение клинка мрака, шевелилась у нее внутри. Ей снились дичайшие сны, в которых Арей с Лигулом распиливали ее на две Дафны – земную и эдемскую. Рядом стояла Шмыгалка, грозила им пальцем, но не вмешивалась.

Вот и в то утро она проснулась не просто разбитой, а прокрученной через мясорубку и заново склеенной. Горловина спальника была мокрой и искусанной: должно быть, ночью она вцепилась в нее зубами и долго не отпускала. Сквозь зеленую крышу палатки пробивалось солнце. Даф вскользь подумала, что если бы где-то существовал человек, выросший в палатке и никогда не видевший настоящего солнца, он искренне считал бы, что солнце тусклое и зеленоватое.

Она повернулась. Расстегнутый и смятый, спальник Мефа валялся рядом на пенке, похожий на пустой кокон, из которого уже вылетел мотылек. Дафна выбралась из палатки, которую снаружи покрывали влажные подтеки росы.

Утро только разгоралось.

На крюке над костром висел котелок с холодным чаем. На его дне, точно ил, шевелилась заварка. Стараясь не взбаламутить ее, Даф зачерпнула из котла металлической чашкой. Чья это была чашка, Дафна вспомнить не смогла: посуда перепуталась уже на второй день. Единственным исключением оставался Чимоданов, который принципиально не давал никому ничего своего. Даже из-за ложки он готов был удавиться, если видел ее в чужих руках.

«А ну убрал лапалки и положил мою цацку! Вы все заразные и нестерильные!» – орал он, хотя сам мылся не чаще, чем 29 февраля приходилось на понедельник. Ложку же мыл и того реже.

Глядя на медленно текущую реку, делавшую неспешный и плавный поворот, Дафна отхлебывала чай. Он ощутимо отдавал гороховым супом из пакетика, который варился в котле до него. В городе Даф стала бы отплевываться, теперь же вкус горохового супа только придавал чаю пикантности.

«Я больше так не могу! Я должна с ним посоветоваться! Он тоже имеет право решать! Скажу: я люблю тебя не так, как должен любить страж, и должна выбрать: буду ли я с тобой, но человеком, или останусь стражем, но без тебя!» – внезапно подумала Дафна и отправилась искать Мефа.

«Поймет ли он, что такое „страж“? Для него теперь „страж“ и „охранник в магазине“ примерно одно и то же», – сомневалась она.

Буслаев сидел на корточках у соснового пня и, положив на него гнутый колышек от палатки, пытался распрямить его камнем. При всяком неосторожном движении колышек соскальзывал, и камень ударял в пень рядом с пальцами Мефа. С учетом этого, надо было родиться Буслаевым, чтобы продолжать свое занятие, тем более что колышек был ему по большому счету не нужен. Палатка стояла и так.

Чем ближе Дафна подходила, тем сильнее стучало у нее сердце. В судьбе у каждого бывают переломные моменты, когда словно стоишь на распутье – и одним словом, одним движением, одной мыслью можешь все изменить. Жизнь потечет или по одному или по другому рукаву реки, и рукавам этим никогда больше не пересечься.

Даф подошла и остановилась. Если бы сейчас, в эту секунду, Меф отбросил камень, вскочил и прижал ее к себе, просто так прижал бы, без всяких слов – выбор осуществился бы сам собой. Даф навеки отказалась бы от крыльев и никогда не пожалела бы об этом. Но он сидел и тюкал камнем, как дятел клювом.

«А вот не буду я ему ничего говорить! Пусть думает сам! Проявляет инициативу! Догадывается!» – решила Дафна.

Ощутив, что кто-то заслоняет ему свет, Меф поднял голову.

– О, привет! – сказал он.

Даф молчала.

– Проснулась? – спросил Меф, хотя в целом и без того было понятно, что если девушка вылезла из палатки, стоит и смотрит на него, то она как минимум не спит.

Даф ничего не ответила, втайне злясь на него. Она принесла ему свою судьбу, свою вечность, свои крылья, он же распрямляет колышек! Это только кажется, что любовь нетребовательна. Нетребователен только легкий и гаденький флирт.

Меф вопросительно посмотрел на Даф. На щеке у него был темный, от глаза идущий след копоти. Коснулся, должно быть, грязной ладонью. Дафне захотелось стереть его, но, спохватившись, она отвернулась.

– Что-то не так? Дуешься на что-то? – удивился Меф.

Даф упорно молчала. В последнее время она все меньше доверяла словам. Когда что-то говоришь, надо понимать не только то, что говоришь, но и истинный подтекст сказанного. Например: я говорю это, потому что хочу понравиться. Или: я вру, потому что думаю, что это меня защитит. Или: я сплетничаю, потому что у меня нет друзей и я пытаюсь выклянчить чужое внимание, чтобы хоть так его заслужить. Или пытаюсь настроить кого-то против кого-то или что-то выгадать. И тогда, возможно, если до конца это осознаешь, лишний раз будет повод промолчать. А то сам себя вечно обманываешь, и потом неудобно становится.

60