С котом под мышкой Дафна побрела к метро. Холодные струи дождя затекали ей за шиворот. Даф шла по лужам, ощущая ноги до колена как сплошную сырость, и ей чудилось, что неприветливый город гонит ее прочь, толкая в спину порывами холодного ветра.
«Твой выбор очень прост: или остаешься с Мефодием и становишься обычной земной девчонкой, или возвращаешься в Эдем, передав Мефа другому назначенному стражу! И то при условии, что вам удастся найти дриаду!» – вертелись у нее в голове последние слова Шмыгалки.
Ваш альбом 41-го года,
Где любовью лист каждый дрожит,
Ныне в ящике верхнем комода
Позабытый спокойно лежит.
А.Г. Тучков
– Тоска зеленая! – зевнул Меф.
Он сам не знал, почему это брякнул. Просто само брякнулось, и все.
– А почему не синяя, не красная? – спросила Даф встревоженно. Она еще надеялась перевести все в шутку.
– Потому что зеленая… Хочется чего-то, а чего, я и сам не пойму. Взять бы гранатомет и разнести все к бармалеям пыхтящим!
– Что разнести?
– Ну, город. Дома. Забегаловки эти наши. Вообще все.
– Зачем?
– Сам не знаю. Чтобы их не было. Просто так, – пожал плечами Меф.
Дафна посмотрела на него с тревогой. Меф был будто прежним, но вместе с тем и не прежним. Что-то в нем изменилось. Точно на него нашла туча, и все омрачилось. «Я ослабела, когда поранилась, и он тоже из-за меня?» – озадаченно подумала Даф.
Некоторым оправданием Мефу могло служить то, что сегодня его заставили работать в ночную смену. С дрелью и отверткой в зубах он балансировал на кривой стремянке и аккуратно сверлил кафель. Вставлял дюбеля и вкручивал короткие черные шурупы.
А началось все так.
– Ты у нас самый ловкий! – польстила Тощикова, с вечера вручая ему дрель тем торжественным жестом, каким вручают наградное оружие. – Единственный, кто способен залезть под потолок и не сломать себе шею!
– А если сломаю? – спросил Меф.
– Если сломаешь, оплатим больничный, а потом дадим тебе отпуск: двадцать четыре рабочих дня!
– А зачем сверлить?
– Рекламу какую-то ляпать будут. Начальство велело! – заявила Тощикова и ткнула пальцем почему-то не в потолок, а в пол, точно их общее начальство сидело в подвале.
Утром, когда Буслаев успешно просверлил восемь раз по две дырки, явился замотанный парень из центрального офиса и повесил на шурупы белые ламинированные картонки:
«Внимание! Настоящие пельмени только у нас! Покупая пельмени в других местах, вы поощряете пиратство! (с) „Звездный пельмень“
Меф ощутил себя глобальным гадом: дырки-то в стене сверлил он.
– Все-таки ты дурандот! – с грустью констатировала Дафна.
Ей сложно было сказать «дурак». «Дурандот» звучало нежнее. Ее голова лежала у Мефа на плече. Рядом пыхтел машинами Гоголевский бульвар. Гоголь смотрел с памятника на бесконечно скользящие автомобили и, казалось, думал: «Уверен, все эти люди едут по действительно важным и неотложным делам. Потому что если нет, то какой смысл сидеть в машине, нервничать и тратить на это время своей жизни?»
– Почему это я дурандот? А?! – заинтересовался Меф.
Среди множества негативных его черт была и одна хорошая: обидеть Мефодия можно было только выстрелом в голову. Буслаев или принимал людей такими, какие они есть, и потом уже все им прощал, или человек сразу был ему чужероден и он его сторонился.
– Разве сейчас тебе плохо? – спросила Даф.
Буслаев задумался. Солнце, лето, бульвар, голова девушки на твоем плече. Чего еще можно желать? Но все равно что-то грызло. Странное, неприятное, суетливое беспокойство, какое бывает у человека, пытающегося нагрести больше покупок, чем он может унести.
– Вроде хорошо, – сказал Меф, сожалея, что вообще затронул эту тему.
– Вот именно: вроде хорошо! Типа хорошо. А еще лучше: типа того хорошо! – горько передразнила Дафна. – Ты вроде как счастлив со мной, но вроде как в этом сомневаешься.
– Да не сомневаюсь я! – заверил ее Меф.
У него был врущий голос человека, которого грузят, но который не собирается этого признавать.
– Да ладно, – сказала Даф беспомощно. – Тебе же хуже!
– Отчего хуже?
– Ты никак не можешь понять: то, что происходит вокруг тебя сейчас, в данную конкретную минуту, – и есть самое настоящее, полное, ничем не разбавленное счастье! Здесь и сейчас!
Меф кивнул, рассеянно соглашаясь.
«И чего она? Нормальная, в целом, девчонка, только вот вечно напрягает», – подумал он.
Это было уже слишком! Даф и сама была на взводе, и нуждалась в утешении ничуть не меньше Мефа. Не ему, а ей грозила смерть – причем не отчего-нибудь, а от его же меча!!! Не он рисковал крыльями, вечностью и всем, что у него было. Не он ходил с холодной змеей, ползающей внутри, при этом ухитряясь улыбаться и любить – причем не вымученно, а искренно.
Все сегодняшнее утро Дафна жадно впитывала Мефа глазами, мысленно прощалась с ним, а он был такой весь невыспавшийся, недовольный, злобненький. Не такой, какого ей хотелось сохранить в памяти.
Чаша терпения переполнилась и вскипела. Даф вскочила, уронив с колен флейту. Она не так часто бушевала, но когда бушевала, происходили чудеса. Памятник Гоголю повернул голову и предупреждающе посмотрел на нее, будто умолял: «Осторожно! А то перья потемнеют!»
– Ты безнадежен! – крикнула Даф. – Что тебе ни дай – тебе все мало! Такие, как ты, могут быть счастливы либо в прошлом, которого уже нет, либо в будущем, которого вообще нет!
– Почему это вообще нет? – озадачился Меф.